Проблема антропогенеза в философии

Проблема антропогенеза (от греческих слов антропос – человек и генезис – происхождение) выступает как одна из традиционных тем философского и культурного дискурса. Наиболее древние версии возникновения человека связаны с различными мифологическими сюжетами его чудесного рождения из земли, воды, дерева или космо­са. Чаще всего человек здесь является случайным продуктом соедине­ния природного и божественного начал. К примеру, в славянской мифологии люди появились из дерева после того, как на него упала капля божественного пота; в древнегреческой – они проросли из пеп­ла поверженных титанов и т. п.

Мифологическое мировоззрение сменилось религиозным, кото­рое предложило креационистскую концепцию происхождения мира и человека. Креационизм (от лат. creatio – творение, создание) рас­сматривает человека как продукт специального божественного творчества, высшее и наиболее совершенное создание Бога на земле, его “образ и подобие”.

Согласно библейскому сюжету, человек отличает­ся от природных тварей тем, что он единственный обладает бессмер­тной душой и свободной волей, выступает носителем божественных знаний и заповедей, где одной из первейших является необходимость трудиться. Фактически в Библии можно найти основные типологи­ческие характеристики человека, акцентированные сегодня в различ­ных современных сценариях антропогенеза (труд, способность к сты­ду, язык и мышление и т.п.).

Наиболее радикальное отличие креационизма от других моделей антропогенеза связано с пониманием человека как принципиально иного по сравнению с остальной природой образования. Между ними нет и не может быть родственных связей, человек слишком уникален, и поэтому для его появления необходимо участие надприродных, сверхъестественных сил, Бога.

Исторически эта идея сыграла весьма значимую роль в развитии европейской культуры, поскольку способствовала обоснованию ценностей свободы, творчества и раз­вития личности. Вместе с тем креационизм нельзя рассматривать только как историко-культурный феномен, значение которого связано с отдален­ным прошлым, но не настоящим.

Говоря об антропоге­незе, современные креационисты отмечают, что собственно человек возникает лишь раз, на последней ступени лестницы живых су­ществ. Известные палеонтологические находки его гоминидных предков могут с известной долей допущения характеризовать био­логическую эволюцию человеческого тела, однако своеобразие че­ловека связано не столько с телом, сколько с душой. Человек как носитель разума, воли и нравственности не может быть обусловлен природными факторами. Эти его свойства возникают вопреки при­роде и могут быть объяснены лишь предположением об их внеприродном источнике, Боге.

Сильной стороной креационизма является очевидный мораль­ный пафос этого учения, связанный с рассмотрением человека и че­ловечества как наиболее значимых величин в структуре Универсу­ма. Акцент на человеке как “образе и подобии” не приемлет проек­ций природной агрессии и “борьбы за существование” в социальные и межличностные отношения. Человек здесь определяется в харак­теристиках милосердия, любви и ответственности по отношению к природе и собственному бытию.

Вместе с тем, несмотря на доста­точное количество сторонников, креационизм во многом проигрывает свои позиции эволюционизму в современной философии и на­уке. В научном плане эволюционизм более интересен и последова­телен, поскольку апелляция к Богу – это всегда отсылка к неизвест­ной величине, традиционно используемая при объяснении непонятных явлений, но реально ничего не объясняющая.

Трудовая концепция антропогенеза. Для оформления эволюци­онной концепции антропогенеза особое значение имел выход в свет таких книг, как “Происхождение человека и половой отбор” Ч. Дар­вина (1871) и “Роль труда в процессе превращения обезьяны в чело­века” Ф. Энгельса (1876, опубликованна в 1896). Дарвин первым научно обосновал наличие единого животного предка у человека и безьяны.

Ф. Энгельс впервые указал на особый статус труда в ан­тропогенезе, его значение для формирования человека и общества. Бесспорно, со времен Дарвина и Энгельса наука накопила много новых фактов и открытий, конкретизирующих эволюционную тео­рию. Вместе с тем исходные идеи классиков этой концепции в целом представляют интерес и для современного философского и есте­ственнонаучного познания.

Возникновение первых гоминидных существ, ставших промежуточным эволюционным звеном между обезьяной и человеком, отно­сится к периоду 5 -8 млн лет назад. Биологически они уже отлича­лись от остального животного мира рядом признаков, получивших в естествознании название “гоминидной триады”. Генетически зак­репленными морфологическими признаками нового вида стали прямохождение, изменение руки и увеличение объема головного мозга. В последующей эволюции именно эти признаки получили преимущественное развитие, что определило биологические фак­торы антропогенеза.

Вместе с тем закрепление и развитие этих признаков обусловли­валось возникновением у человека особой формы адаптации – тру­довой деятельности. Если животное приспосабливается к природе за счет изменения своих биологических характеристик, то человек приспосабливается, изменяя не себя, а внешнюю природу. Тем са­мым труд как целенаправленная деятельность человека по преоб­разованию природной действительности с использованием орудий труда становится сущностной характеристикой человека.

Вопрос о том, почему наши гоминидные предки стали трудить­ся, до сих пор не имеет однозначного ответа в науке и философии. Ф. Энгельс полагал, что причиной этого стало глобальное изменение климата и похолодание, в результате чего гоминиды вынуждены были спуститься с деревьев и искать новые возможности выжива­ния. На учете внешних причин (изменение климата, ландшафта, му­тациях и тому подобного) строит также свою концепцию антропоге­неза современное естествознание.

В философских моделях мы мо­жем найти ряд несколько иных оригинальных версий решения этого вопроса. Например, по мнению представителя “философской антро­пологии” А. Гелена, человек изначально был обречен на труд в силу своей природной слабости и неспециализированности. Если осталь­ные животные приспособлены к определенной среде обитания, еде, хищникам и тому подобному, подтверждением чему служит наличие у них специальных органов или окраски, то человек от природы слиш­ком плохо “оснащен”.

Он не слишком силен, быстр, незаметен и т.п. Именно эта неспециализированность и обусловила, с точки зрения А. Гелена, необходимость труда как специфически человеческого средства выживания. Труд не только определил особую форму адаптации человека в природе, но стал источником человеческой социальности и культу­ры. Развитие орудий труда, переход от присваивающей экономики к производящей были связаны, как показал Ф. Энгельс в работе “Про­исхождение семьи, частной собственности и государства”, с последо­вательным изменением кровнородственной семьи, переходом от пер­вобытного стада к обществу.

Доминирующими тенденциями здесь выступили укрепление экономического и социального статуса муж­чины, переход от групповых к парным и моногамным формам супру­жества вместе с появлением возможностей хозяйственного обособле­ния от коллектива, постепенное табуирование сферы сексуальных отношений. Отношения труда и собственности, тем самым, лежали в основании первых норм человеческой нравственности, первых моде­лей права и закона, новых неприродных форм солидарности.

Труд может быть рассмотрен и как фактор, лежащий в основании человеческой культуры. Фактически передача от человека к челове­ку, от одного поколения к другому орудий труда стала первым опы­том внебиологической трансляции знания и информации, то есть первым вариантом культурной традиции. Изготовленное орудие труда начинает фигурировать в человеческом сообществе уже не как чисто природный материал, но как вещь, обладающая особыми фун­кциями и информацией.

В системе современного философского и научного знания трудо­вая теория происхождения человека на сегодняшний день выступает как наиболее авторитетная. Труд действительно выступает как спе­цифический механизм адаптации в природе за счет создания особой социальной среды, образование которой около 40 тыс. лет назад фак­тически знаменовало возникновение нового биологического вида Homo sapiens, человека разумного. Являясь центральной осью чело­веческой системы хозяйствования, труд одновременно составляет основание для возникновения и развития феноменов духовной культу­ры: традиций, законов, языка.

Антропогенез и кулътурогенез. Несмотря на несомненный при­оритет трудовой концепции антропогенеза в современной науке, в философии существует ряд альтернативных точек зрения. Загадка происхождения человека, с их точки зрения, связана с фактом возникновения культуры как специфически человеческой среды обитания. При этом феномены культурного творчества не могут быть редуци­рованы к трудовой деятельности, служащей механизмом обеспече­ния преимущественно физического выживания людей.

Возникнове­ние нравственности, искусства, религии, философии или науки про­исходило как бы вопреки требованиям практической целесообразно­сти и полезности, однако именно в них конкретизируется собственно человеческая сущность и духовность. Тем самым разгадку антропоге­неза следует искать в механизмах культурогенеза, поскольку факти­чески именно культура формирует и человеческий разум, и челове­ческое тело.

Одной из наиболее перспективных версий происхождения и раз­вития культуры и человека является игровая модель. Ее автором счи­тается нидерландский мыслитель Йохан Хёйзинга, который в своей известной книге “Человек играющий” (1938) предпринял попытку реконструкции архаической культуры и таких известных форм куль­турного творчества, как религия, право, искусство, философия и тому подобное, исходя из принципа игры. Игра при этом выступает как форма свободной творческой активности, избыточной по отноше­нию к материальным интересам и необходимости выживания.

В этом контексте игра у Хёйзинги противостоит сферам труда и повседнев­ности, подчиненным требованиям практической целесообразности и выгоды. Игра, также как и культура в целом, казалось бы, бесполезны для обеспечения утилитарных сторон жизни. Однако особая притягательность и значимость игры обусловливаются тем, что именно здесь человек может реализовать свою свободу, позволить себе на время отвлечься от череды бесконечных “надо”, выдвигаемых жиз­нью.

Вместе с тем ощущение свободы, даруемое игрой, достаточно условно. Игра, освобождая от гнета повседневных забот, одновремен­но подчиняет человека своей стихии. Обязательными признаками игры являются ее временной ритм, закрепленный в особых прави­лах, и пространство, в пределах которого эти правила действуют с непреложностью закона. Сам характер игровых правил отличается соединением естественных и искусственных моментов. Играющий подчиняется им как чему-то само собой разумеющемуся при одновре­менном осознании изначальной условности и произвольности этих правил.

Homo ludens, человек играющий, с этой пози­ции оказывается более предпочтителен, чем homo faber, человек уме­лый. Подобно тому, как в индивидуальном развитии ребенок приобщается к миру взрослых через игру, а не труд, так и, играя, человече­ство вступило в свою историю. При этом взрослые (люди и культу­ры), занимаясь бизнесом, политикой, образованием и тому подоб­ным, фактически продолжают те же детские игры, подчас забывая о том, что это игра, придавая ей статус важной работы и переворачивая первоначальную оппозицию “серьезности” дела и “несерьезности” игры.

Рассмотрение культуры как искажения естественных истоков че­ловеческого бытия свойственно для оригинальной версии антропо- и культурогенеза – психоаналитической. Согласно 3. Фрейду, возник­новение культуры и человека обусловлено появлением культа, краеу­гольные основания которого составляют тотем и табу. Возникнове­ние их стало следствием разыгравшейся в первобытной орде “эдипо­вой” драмы, связанной с восстанием сыновей против отца.

Разрыв органичной целостности общины, вызванный убийством ее предво­дителя, стал предпосылкой для обожествления предка в форме тоте­ма как прародителя и защитника рода. Одновременно происходит табуирование сферы сексуальных отношений, явившихся видимой причиной сыновнего бунта. Тем самым религия и мораль, укоренен­ные в разрушительности страха и стыда, начинают определять на­правленность последующего развития человека и культуры.

Будучи изначально порождены ущербной психикой и комплексом неполно­ценности, они враждебны по отношению к здоровым естественным началам человеческого опыта, формируя тип невротической личнос­ти и культуры. Антропогенез, разорвавший естественную связь человека с природой, ознаменовал собой начало не столько историчес­кого прогресса, сколько деградации человечества как природного вида.

Еще одной авторитетной концепцией культуро- и антропогенеза в современной философии является семиотическая модель, рассмат­ривающая культуру как особую знаково-символическую реальность, сердцевину которой составляет язык. Язык выступает универсальным посредником между человеком и миром, где элементы языка (знаки) одновременно обозначают, то есть наделяют значением, и замещают реальные объекты и процессы.

Человек при этом воспри­нимает действительность только в тех ее смысловых характеристи­ках, которые заданы языком, а язык тем самым определяет границы и свойства как самой действительности, так и человека. Язык, тради­ционно рассматриваемый как средство общения и коммуникации, в рамках семиотической и структуралистской моделей превращает­ся в подлинного демиурга (создателя) культуры и человека.

Соглас­но К. Леви-Строссу, автору классической для этого подхода работы “Структурная антропология”, “не человек говорит посредством язы­ка, но язык говорит посредством человека”, диктуя нужные слова, грамматику, интерпретации. Человек становится субъектом той или иной культуры, лишь овладев ее языком. При этом в качестве языка могут быть рассмотрены самые разнообразные культурные феноме­ны и сферы, функционирующие посредством циркуляции знаков по определенным правилам, например, системы родства, формы обме­на, структуры власти и т.п.

Рассмотренные выше концепции (игровая, психоаналитическая и семиотическая) актуализируют значение не столько приспособи­тельных, сколько творческих механизмов человеческой истории. Возникновение человека здесь связывается с появлением особой вне- природной реальности – культуры, в основание которой могут быть положены игра, культ либо язык, определяющие также сущность соб­ственно человеческого своеобразия в универсуме.

Вместе с тем, пред­лагая интересные интерпретации человека и культуры, указанные концепции не всегда последовательно решают вопрос о генезисе язы­ка, игры или культа как таковых. Например, для И. Хёйзинги игра – это атрибутивное свойство природы в целом, что оставляет неясным вопрос о специфике игрового пространства культуры и человека, механизмах их выделения из природы.

Апелляция к стыду как к источ­нику человеческой морали и религии у 3. Фрейда предполагает на­личие представлений о добре и зле не только в завершении, но и в начале “эдиповой трагедии”, что затрудняет однозначное решение вопроса о предпосылках человеческого в человеке. И, наконец, при­чины возникновения языка отсылают исследователей к феноменам поведения и деятельности, подчиняя язык труду.

Очевидно, что многообразие философских и научных версий ант­ропогенеза обусловливается как реальной неоднозначностью фено­мена человека в современной ситуации, так и сложностью реконст­рукции отдаленного прошлого человеческой истории. Наиболее ран­ние периоды эволюции общества не сохранились в культурной памя­ти, подобно тому, как отдельный человек не имеет воспоминаний о первых годах жизни. Однако, если продолжить аналогию, именно детство формирует будущий характер личности, предопределяя во многом ее последующую жизнь, и именно в детстве человечества мож­но усмотреть определяющие тенденции его последующей истории.