Что я должен делать?

При этом решающее значение имеет не то, что делает человек, а с какими намерениями это делается, ибо, согласно Канту, “посту­пок имеет свою моральную ценность не в той цели, которая может быть посредством него достигнута”. Это означает, что не успех ре­шает вопрос о ценности действия, а воля совершить его в соответ­ствии с нравственным законом.

При этом никакие ссылки на объективные трудности или возможные неблагоприятные послед­ствия не могут служить ни основанием, ни оправданием в уклоне­нии от исполнения долга, который в этической системе Канта вы­ступает как абсолютно безусловное требование: “Ты можешь, ибо ты должен”. Последствия наших поступков могут быть (и чаще действительно бывают) неподконтрольны нам.

Но эта неподконтрольность не может рассматриваться как ограничение нашей свободы. Ибо, согласно Канту, свобода человека состоит не в том, что его действие дает именно тот результат, к которому он стре­мится, а в том, что он волен действовать вопреки обстоятельствам и даже без надежды на успех. Не ожидаемая польза или удоволь­ствие, а требование долга является единственным основанием по­ступков, соответствующих достоинству человека как свободного существа, принцип поведения которого выражается правилом: “Делай, что должно, и пусть будет, что будет”.

Категорический императив универсален и потому не имеет конкретного содержания и, вместе с тем, он может служить осно­вой любого действия, предпринимаемого в любой ситуации. Единственно, что предписывается в нем, это необходимость всегда рассматривать человека только как цель и никогда не считать его лишь средством, которое можно употребить для удовлетворения своих, пусть даже и самых возвышенных потребностей.

Однако в отличие от предшествующих моральных систем, предъявляемое категорическим императивом требование рассматривать другого человека как высшую ценность не связывается с необходимостью самоуничижения, с фанатическим презрением к самому себе: “Не становись холопом… Не допускай безнаказанного попрания тво­их прав другими” – это требование является неотъемлемой час­тью этики Канта.

Из кантовской критики разума следует вполне определенная практическая рекомендация. На вопрос о том, можно ли ставить перед человеком задачу “всеобщего осчастливливания человече­ства” путем преобразования мира в соответствии с требованиями некой универсальной теории, как это пытались сделать вожди Ве­ликой Французской революции, Кант дает определенно отрица­тельный ответ – нельзя.

Слишком ограничен разум, слишком при­вязан он к миру явлений и к множеству частных ситуаций, чтобы выступать инициатором глобального переустройства мира. Вся­кая целерационально организованная деятельность, направлен­ная на его преобразование, содержит в себе опасность превращения человека в средство и, следовательно, чревата аморализмом. Что же тогда остается делать человеку? Ему остается нравственный выбор только за себя и только на своем месте: прислушаться к голосу сове­сти и действовать в соответствии с ним, полностью принимая на себя ответственность за каждый совершаемый поступок.

Кантовская метафизика действительно ознаменовала “перево­рот в философии” и стала началом периода, который по своему месту в истории философских учений вполне сопоставим с эпохой Платона и Аристотеля. Как и тогда, за исторически очень корот­кий срок возникает целый ряд фундаментальных систем, таких, как наупоучение И. Г. Фихте (1762-1814), трансцендентальный идеализм Ф. В. И. Шеллинга (1775-1854) и диалектическая логи­ка Г В . Ф. Гегеля (1770-1831).

При всех различиях между ними, эти мыслители, так или иначе, развивают кантовскую идею об оп­ределяющей роли мышления по отношению к бытию, поэтому в истории философии их обычно рассматривают как представите­лей единой традиции немецкой классической философии, верши­ной которой считается гегелевская диалектика.