Бытие, определяющее сознание

Главная цель Маркса – создание научной теории социально-ис­торического процесса или, иными словами, разработка науки об обществе, максимально соответствующей идеальному образцу, ка­ковым в то время считалось математическое естествознание. Есте­ственнонаучная теория строится, исходя из предположения о нали­чии в природе объективных законов, жестко регулирующих все происходящие события.

Маркс полагает, что такого же рода жест­кие детерминистические законы должны действовать и в обществе. Но возможны ли законы с их всеобщностью и необходимостью в обществе, состоящем из множества индивидов, каждый из которых живет и действует на основании своих свободных решений, реали­зуя не объективный закон, а собственную субъективную волю?

Положительный ответ на этот вопрос можно дать, если рас­сматривать внутренний духовный мир человека как нечто вторич­ное, производное, определяемое, в конечном счете, извне. Именно такой взгляд представлен в гегелевской философии, являющейся, по существу, отправной точкой рассуждений Маркса. Гегель пола­гает, что индивидуальное сознание отдельного человека является более или менее адекватным репрезентантом (представителем) некого универсально-всеобщего сознания – Мирового Духа.

Поэтому несмотря на то, что каждый человек мыслит и действует как свободный и самостоятельный субъект, результирующая совокуп­ных действий всего сообщества в целом будет выражением имма­нентного закона, который выступает по отношению к индивидуальному сознанию как внешний объективный фактор. Таким обра­зом, философия впервые получает возможность говорить о зако­номерности исторического процесса, который, однако, рассматри­вается лишь как внешнее обнаружение закона диалектического саморазвития категорий мышления, представленного в гегелевс­кой “Науке логики”.

Но такая наука для Маркса недостаточно “научна”, поскольку она выводит последовательность объектив­ных исторических событий из логической последовательности идей, принадлежащих, пусть и абсолютному, но все-таки субъекту. Маркс же стремится к тому, чтобы создаваемая им наука об обще­стве могла продуцировать именно объективное знание, образцами которого считались, например, ньютоновская физика или дарви­новская биология.

Для создания такой науки было необходимо, прежде всего, най­ти область действительности, которая могла бы служить для неё эмпирической базой, то есть поставлять “факты”, причем именно такие, которые допускали бы их математическую обработку и индуктивное обобщение. Ход, использованный Гегелем, предложив­шим в качестве базы для исследования сознания историю, не устраивает Маркса.

  • Во-первых, потому, что Гегель всякое историчес­кое состояние понимает как реализацию определенной идеи. У него идея предшествует реальности, замысел – осуществлению, субъективная мысль – объективному факту.
  • И, во-вторых, потому что факты истории уникальны и, стало быть, не поддаются математической обработке, как этого требует идеал классической на­уки. По образному выражению Энгельса, гегелевская философия “стоит на голове”, ее необходимо перевернуть, “поставить на ноги”, сделав так, чтобы мысль следовала за фактом, а не наобо­рот, как это было у Гегеля.

А сами факты должны принадлежать к области не уникальных, а устойчиво повторяющихся явлений, ибо только в этом случае становятся возможными их индуктивное обобщение и математическая обработка. Такая область должна принадлежать к сфере всеобщего. Входя в нее, все индивидуальные различия между людьми следует оста­вить за пределами внимания, концентрируя его не на тех характе­ристиках, которые могут принадлежать (или не принадлежать) тому или иному отдельному человеку, а на том, что необходимо принадлежит каждому, поскольку он вообще является человеком.

Иными словами, для того, чтобы создать классическую научную теорию общества, последнее требуется представить как множе­ство идентичных друг другу (хотя бы по какому-то одному, но зато существенному признаку) объектов. Ибо любой научный закон всегда характеризует отношения именно между однородными, то есть принадлежащими к одному и тому же классу явлениями.

То же мы видим и у Гегеля, в системе которого все индивидуаль­ные различия между людьми растворяются во всеобщности мыш­ления, совершенно единообразно воспроизводящего в голове каж­дого отдельного человека (поскольку он вообще мыслит) одни и те же универсальные логические фигуры. Однако Маркс не считает всеобщность мышления (которое, как ни крути, относится все же к сфере субъективного) достаточным основанием для обеспечения научной строгости своей теории. Ему необходимо найти нечто, об­ладающее не менее высокой степенью общности, чем мышление, но в то же время принадлежащее к сфере внешнего объективного мира.

Такой всеобщей и в то же время объективной характеристикой человеческого существа Маркс предлагает считать не мышление, а труд. Но для того, чтобы представить труд в качестве сущност­ной характеристики человека, следует показать, что он обладает всеобщностью, по меньшей мере, такого же порядка, что и мышле­ние. Но обычно труд представляется как фактор не столько объе­диняющий, сколько разделяющий людей. Что может быть очевид­нее, чем разделение людей по профессиональной принадлежнос­ти: крестьянин, кузнец, рыбак и т. д.? Люди всегда различались по роду их занятий. Но ведь и по содержанию мыслей один человек может быть не похож на другого!

Единство мышления определяется не содержанием, а формами осуществления. Обнаруживается это единство лишь на весьма высоких уровнях абстракции при помощи достаточно сложных мето­дов, разрабатывавшихся в течение тысячелетий. То же самое можно отнести и к труду Для Маркса ключом к решению проблемы стано­вится идея создателя классической политэкономии Адама Смита (1723-1790), который вводит понятие абстрактного труда, позво­ляющего, отвлекаясь от профессиональных различий, говорить о закономерностях осуществления труда вообще, труда как такового.

Подобно тому, как в классической логике важно не столько что мыслится, сколько как это делается, в классической политэкономии (и в философии Маркса) важно не столько что, сколько как произ­водит труд. Абстрагируясь от частного содержания мышления, ло­гика говорит о его всеобщих законах, но точно так же, абстрагируясь от конкретного содержания труда, политэкономия и философия получают возможность говорить о всеобщих законах производства, рассматривая его не как создание тех или иных предметов, а как производства жизненных условий вообще.

Столь широко понимае­мое производство поглощает все без исключения формы человечес­кой деятельности, которые отныне начинают рассматриваться как не более чем частные его формы: “Религия, семья, государство, пра­во, мораль, наука, искусство и так далее, – утверждает Маркс, – суть лишь особые формы производства и подчиняются его всеобще­му закону” КВ наиболее же чистой форме этот закон проявляется в сфере политической экономии. Именно политическая экономия на­ чинает играть в марксизме роль эмпирической базы, поставляю­щей фактический материал для построения философии, претенду­ющий на статус объективной науки.

При этом экономические отношения, поскольку они, как пола­гает Маркс, выступают фундаментальной основой всех иных об­щественных отношений, не только определяют, но буквально “производят” все жизненные проявления человеческого бытия, включая, в том числе, и сознание. Так, Маркс прямо говорит: “Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их общественное бытие определяет их сознание” .

В этом тезисе об общественном бытии, “определяющем сознание”, пожалуй, наиболее внятно сформулировано марксово понимание философского материа­лизма. В отличие от вульгарных трактовок, сводящих человечес­кое сознание к простой совокупности биохимических процессов, глава школы говорит о материальном характере экономических отношений, которые, хотя и возникают по поводу вещей, сами ни в коей мере вещественными не являются. Согласно Марксу, призна­ние материальности экономических отношений не имеет ничего общего с приписыванием им вещественного характера. Их мате­риальность заключается в том, что они складываются и развива­ются по своим имманентным законам, существуют объективно, то есть независимо от того осознаем мы их или нет, и, следовательно, могут быть выявлены и зафиксированы “с научной точностью”.

Признание объективности экономических отношений предпо­лагает, в свою очередь, что те жизненные решения, которые мы, вроде бы свободно принимаем “по своей воле”, в действительности, в силу неучтенных нами объективных обстоятельств, могут приво­дить и, как правило, на самом деле приводят к результатам, отлич­ным от тех, которые мы имели в виду.

Но это значит, что действи­тельные результаты наших поступков определяются не столько нашими субъективными намерениями, сколько теми объективны­ми тенденциями и закономерностями, действие которых мы этими поступками невольно инициируем. Таким образом, Маркс прихо­дит к заключению, что последовательность событий, составляю­щих ткань человеческой истории, подчиняется не субъективной воле исторических персонажей, а объективной логике развития “материального производства”, то есть производства предметной сре­ды, составляющей необходимое условие бытия человека.

Эта логика, которую марксисты, вслед за Гегелем, называют диа­лектической, должна выражать наиболее общие принципы осуществления без исключения всех: и природных, и социальных, и мен­тальных процессов, которые, по мысли Маркса, необходимо осуще­ствляются по единой универсальной схеме, независимо оттого, в ка­кой из указанных областей они происходят. Именно признание диа­лектического характера всех происходящих в мире процессов и выс­тупает для марксистов обоснованием их претензий на подлинное и единственно истинное научное знание путей исторического разви­тия, которое способно превратить человека из раба в хозяина соб­ственной судьбы и перенести его “из царства необходимости в царство свободы”.

Узнай цену консультации

"Да забей ты на эти дипломы и экзамены!” (дворник Кузьмич)